Лагерь, куда нас доставили с передовой, был лагерем техасских добровольцев — парней, с характерным «тягучим» акцентом. Отсюда они уходили небольшими группами, вдоль реки и отлавливали небольшие банды. Этих тварей здесь было с избытком. От небольших — в двадцать-тридцать человек, до крупных соединений в сто и более стволов. В общем, этим мальчикам из Техаса было чем заняться. Рассказывать о их действиях не буду. Парни они шумные, говорливые. Вернутся домой и всё сами расскажут. Ну и приукрасят, конечно. Без этого тоже не бывает.
В лагере висело траурное настроение. Вчера техасцы потеряли восьмерых. Патруль напоролся на засаду и пока шла помощь, бандиты прорвали заслон. Поэтому, все были хмуры и неразговорчивы. Банду к вечеру обнаружили и раскатали по берегу, но своих уже не вернёшь.
Сюда мы попали вчера, поздно вечером. Вместе с Джебраилом, который старательно закутал лицо куфией. Не знаю, что его подвигло выйти на русскую территорию. Он нам не отчитывается в своих поступках. Его сразу увёл к себе Верещагин. Меня отправили в медсанбат, где долго ковырялись в бедре, доставая проклятый осколок.
Фигуристая, но до ужаса уставшая медичка, аккуратно достала кусок металла. Показала мне и бросила его в эмалированную миску, похожую на разрезанную пополам фасолину. Звякнул металл. Над белой марлевой повязкой, закрывающей её лицо, блеснули тёмно-синие глаза с длинными, бархатными ресницами.
— Мадам, — морщась от боли спросил я, — вам не говорили, что в ваших глазах можно утонуть?
— Конечно, — равнодушно кивнула она. — Как только на стол ко мне попадают, так сразу и тонут.
— И ни одного спасенного не было? Вы так жестоки?
Она не ответила. Повернулась к своему коллеге и устало бросила:
— Всё, этого зашить и давайте следующего.
Наутро, когда я проснулся, уже приближалось время обеда. Поль спал. Он раскинулся на соседней койке и храпел. Запустив в него подушкой, я выслушал несколько изысканных выражений. Человека с воображением и хороший фантазией они бы привели в ужас. Наскоро перекусив, я поковылял искать капитана. Через несколько минут ко мне присоединился заспанный Нардин.
Капитана мы нашли в штабной палатке. Он распекал какого-то прапорщика и был зол, как сто тысяч чертей. Изруганный военный выскользнул из палатки и испарился.
— Привет парни, — капитан поворачивается к нам. — Уже оклемались? Вам от Демида весточка есть.
— Погоди, Таможня, — я взял Верещагина за рукав и отвёл в сторону. — Погоди. Не гони коней. Где Юрка?
— Какой такой Юрка? — дёрнул бровью Павел Армемьевич. — Рыжий? Связист? Не знаю. Спит наверное. Он всю ночь пахал, как проклятый. Пусть поспит малость.
— Какой, в задницу, связист?! Я про Джебраила говорю.
— Вы, парни, видно совсем перетрудились? — вытаращил глаза Верещагин. — Я никакого Джебраила не знаю. Вы, мусью, наверное ошиблись дверью. Давайте, собирайте свои вещи и пошли. Некогда тут рассиживаться. Дорога предстоит дальняя. Надо идти, пока тут тихо и мирно. Чай не мирное время, чтобы за столом рассиживаться. Вот добьём супостата и тогда посидим, водки попьём.
— Какого чёрта! Верещагин! Ты из меня идиота-то не делай! Хватит паясничать!
— Карим, не начинай, — Поль поймал меня за рукав.
— Твою мать! — я вырвался из рук Поля и зло сплюнул. — Ушёл, значит! Вот паскудная морда! Зажал информацию и ушёл. Убил бы, сволочь!
Я развернулся, оттолкнул оторопевшего Верещагина и вышел из палатки.
Да, так и есть. Пока меня пеленали в медсанбате, Джебраил убрался обратно в горы. Или ещё куда-нибудь. Меня даже смех разобрал. Нервный. Умыли, как ребёнка! Развели, как последнего шлабора!
Через полчаса мы с Полем уже стояли с вещами у грузовика, который доставит нас в Демидовск. Когда Поль подошёл, я уже третью или четвёртую сигарету докуривал. Мы забросили наши рюкзаки в кузов и не сговариваясь потянулись за сигаретами. Злился ли я? Нет. Пожалуй, что нет. Но Лившиц… Информацию по Виго не дал. То, что он ушёл и не попрощался, это злило меньше. Ушёл и ушёл. Работа у него такая. Боец, matj ego tak! Невидимого фронта.
К грузовику подошёл Верещагин.
— Злишься?
— С какой это стати? — огрызнулся я.
— Зря.
— Таможня, ты свой приказ выполнил? Выполнил. Нас на базу доставил? Доставил. Всё, бывай! Будешь в Виго — заходи в гости. Буду рад. Сейчас, извини, нет настроения, чтобы разговоры разговаривать.
Я выплюнул окурок и морщась от боли в ноге, полез в кузов. Хотелось забиться куда-нибудь в угол и напиться. Ставлю двадцать против одного, что когда мы доберёмся до Виго, Ринго будет уже мёртв. Перережут мальчику глотку где-нибудь на окраине и всё! И тогда хрен я что-нибудь обнаружу.
— Да, кстати, — Верещагин подошёл в машине и перебросил через борт брезентовый мешок, — чуть не забыл. Это вы в палатке забыли. Мне сказали, что ваше.
— Это не наш мешок, — сказал Поль.
— Ваш. Можете не сомневаться. Точно ваш, — Таможня усмехнулся и неторопливо побрёл к своей палатке. Может мне показалось, но капитан шёл и улыбался.
Когда мы выехали из лагеря, любопытство взяло верх. Я развязал туго затянутые завязки и открыл мешок. Внутри были деньги. Судя по бандеролям — прямо из банка. Те самые, которые нашёл Юрка. Не удивлюсь, если их привёз мистер Хантер. Война любит деньги.
— Что это? — дёрнул бровью Поль.
— Наш трофей, — я покачал головой и зло оскалился, — если быть точным, то гонорар. За хорошо выполненную работу. Мы ведь наёмники, Медведь! Обычные, чёрт меня побери, наёмники.
Пока Нардин хмыкнул и заглянул в мешок. Пока он рассматривал деньги, я откинулся на рюкзак и стал смотреть на убегающую вдаль дорогу. Колонна шла медленно. Завывая движками, пробуксовывая и скользя по этой каше из воды, глины и песка.
— Тут не только деньги.
— А что ещё? — не отрывая глаз от дороги спросил я. — Мина с часовым механизмом? Я бы не удивился.
— Нет, здесь есть и письмо.
— Какое, к дьяволу, письмо?!
— На конверте написано, что для тебя.
Он не ошибся. Письмо было адресовано мне. На нескольких листах, аккуратной вязью арабских букв было написано всё, о чём я хотел спросить у Джебраила ибн Фавзи. И я, читая эти сухие, похожие на армейский рапорт, строчки, понимал, почему он не захотел передать информацию лично.
В конце был постскриптум:
«Знаешь, Карим… Ворота ада заперты изнутри, а не снаружи. Потому что самое страшное зло скрывается не там, а внутри человека. Если человек слаб, то он выпускает злобу наружу и открывает врата ада. Так он преумножает количество зла на земле и обрекает себя на вечные муки. Подумай об этом и постарайся не преступать границ дозволенного.»